«Слишком больно все стало, слишком давит все на душу и не дает вздохнуть. Слишком тяжело. Уже не вернуться.
читать дальшеВсе, что я могу сделать для того, чтобы хоть чуточку повлиять на исправление собственноручно сотворенной катастрофы, это умереть. Нет, даже не умереть. Если я просто умру, моральная победа все равно останется за мной. Нужно сделать больше - позволить себя убить. Убить, растерзать, разорвать на мелкие кусочки, чтобы, как говорят русские, «полетели клочки по закоулочкам». Разорвать и разбросать по проклятому, покрытому копотью утрат Берлину. Берлину, который мог стать великим». - Думал он, сидя в кабинете фюрербункера, уставив глаза в белую растяжку для показа диафильмов. Он никогда не ел мяса. И сейчас перед ним красовалась тарелка, полная капустного салата. Он ненавидел капустный салат, ненавидел его всей душой. Он считал, что убивать животных плохо, он никогда не охотился и очень редко носил с собой оружие. Но у него был пистолет - подарок одного из окружающих его подхалимов-карьеристов. Красивый пистолет с гравировкой «С презрением к Красному Фронту». Из этого самого пистолета позавчера он хотел застрелить Еву. Он долго готовился к этому, убеждая себя в правильности данного решения. Не смог. Не смог, потому что знал - она чувствует.
Он никогда никого не убивал.
Он боялся вида человеческой смерти.
Он не ей мяса, потому что умерла Гели. Ему казалось, что он ест труп. Стоило ему только бросить взгляд на мясо, как он тут же видел ее глаза. Ее рану на груди, с рваными краями и синеющей в глубине веной. Ее окровавленные руки, сжимающие пистолетик, похожий на детскую игрушку.
Он не охотился, потому что считал, что охота - самое что ни на есть убийство.
Он никогда никого не убивал. Он всего лишь приказывал. Убивать. Убивать, убивать, убивать…
Позволить себя убить…Бросить ее…Ее, свою самую любимую, самую красивую, самую дорогую невесту. Германию.
p.s. Я хочу услышать комментарии к стилю письма и вообще к этому как к писательской зарисовке, а не как к выражению жалости к Адольфу Гитлеру.